О национальном единстве

Прежде, чем объединяться, и для того, чтобы объединиться,

мы должны сначала решительно и определённо размежеваться

Владимир Ленин

 

Я грешным делом думал, что они вечно грызутся по политическим мотивам.

А сейчас понял – по велению души. По-другому жить не могут

Олег Левандовский, популярный белорусский блогер

 

 

Нельзя сказать, чтобы белорусское государство вообще не интересовали такие вещи, как единство народа, солидарность его граждан. Однако до поры это не находилось в сфере приоритетов государственной политики. Известные события 2020 года стали значительным стимулом для изменения официальной позиции. Следующий 2021 год в Белоруссии даже был объявлен "годом народного единства".

А вот прозападные белорусские националисты "расколом нации" обеспокоились гораздо раньше: пожалуй, разговоры об этом начались в их среде уже с момента прихода к власти Лукашенко. Причём они предпочитали именно западного происхождения слово "нация", у нас никогда не пользовавшееся особой популярностью. В СССР предпочитали говорить о "национальностях" и о "многонациональном советском народе".

 

Двойственность нации

Однако и на Западе термин "нация" имеет как минимум два основных значения.

Нация в политическом смысле означает всех граждан определенного государства вне зависимости от их происхождения. Этническая нация это сообщество, объединённое общими историческими "корнями" и культурным наследием.

Эта двойственность нации в свою очередь восходит к двум базовым типам общественных связей, как их понимают западные обществоведы, начиная от классика социологии Фердинанда Тённиса. Один из них это объединение по контракту, создаваемое свободным волеизъявлением индивидов. Тённис назвал его немецким словом Gesellschaft или Bürgergesellschaft, смысл которого в несколько вольном русском переводе можно передать, как "гражданское общество". При таком контрактуальном типе межчеловеческих связей главной ценностью оказывается не общество, а индивид и его свободное волеизъявление. Коллектив же оказывается лишь производным от договорённостей между индивидами и никакой самодовлеющей ценностью не обладает.

Другой тип это объединение по происхождению – Gemeinschaft – в русском переводе "община" или "общность". Оно не создаётся чьим-то свободным решением, а напротив – предшествует появлению отдельного индивида. Более того, без такого человеческого объединения индивид не может ни появиться на свет, ни сформироваться в полноценную личность. Такое общество соотносится с индивидуальным человеческим существованием, как природа с животной особью.

Соответственно разновидности нации являются частными воплощениями этих двух идеальных типов социальности.

Политическая или гражданская нация это сообщество по договору, созданное свободным выбором граждан. Причём выбор этот осуществляется не единовременно, а постоянно, что и отражено в определении нации французским историком Эрнестом Ренаном, как "ежедневного плебисцита". Нация в таком её понимании постоянно пересоздается, переформатируется, или даже отменяется свободным решением её создателей-индивидов. При таком подходе не имеет смысла как-то особо печься о "национальном единстве" и тем более возводить его в культ. Ведь главное это обеспечить возможность гражданам свободно выражать свою волю, а как именно они её выразят – дело второстепенное. Эта воля может выразиться и в решении "распустить" эту нацию и создать взамен неё какую-то иную, а возможно создать и несколько других наций. Так же, как на собрании акционеров может быть принято решение о роспуске акционерного общества. После этого акционеры могут вложить свои капиталы в другие предприятия, и никому из них не придёт в голову обвинять друг друга в "недостатке патриотизма" по отношению к компании, почившей в бозе. То есть такая гражданская нация, как и акционерная компания, и любое иное объединение по договору сами по себе не имеют никакой ценности, и призывы к "патриотизму" и "единству", обвинения в "измене" в этом случае неуместны и смешны.

Другое дело, если речь идёт о нации этнической, объединённой общим происхождением. Члены такого человеческого сообщества принадлежат к нему уже самим фактом своего рождения. Нация в этом случае соотносится с индивидуальным человеческим существованием, как природа с животной особью. Оторваться от своей нации оказывается равносильным отказу от своей природы. И здесь имеет второстепенное значение: реально ли это общее происхождение или мифично. Миф – это проявление культуры, а культуру ещё античные философы понимали, как "вторую природу".

То есть даже если этническое сообщество является чисто культурно-историческим феноменом без всяких биологических “корней”, всё равно отрыв от него даже для отдельного человека – операция весьма болезненная. А уж раскол единого народа это всегда драма исторических масштабов. Это если смотреть извне, глазами бесстрастного наблюдателя. Для представителей же самого народа это трагедия и катастрофа масштабов поистине вселенских. Ближайшая из таковых по времени – распад Советского Союза – ещё свежа в памяти старших поколений.

Здесь, конечно, сразу могут возникнуть возражения по поводу самого факта существования советского народа и того, что он из себя представлял. Этого вопроса в контексте нашей темы нельзя не коснуться, а сейчас отмечу лишь то, что при всей антагонистичности позиций белорусской власти и её оппонентов, они остаются едиными в понимании народа или нации, как именно этнокультурного сообщества, так как национальное единство продолжает оставаться непреходящей ценностью и для тех, и для других. Западная концепция гражданской нации свободных индивидов у нас пока не прижилась даже в среде прозападной оппозиции.

Откуда же при такой общности концептуальных подходов возникают опасения или тревожные ощущения, что национальному единству что-то угрожает?

 

Два народа под одним именем

Власть Республики Беларусь и её массовая социальная база сознательно или бессознательно унаследовали своё понимание национальной общности от советской эпохи. Тогда предпочитали говорить не о "нации", а о "советском многонациональном народе". Этот народ состоял из множества национальностей.

В советской этнографической науке синонимом национальности был этнос, имевший несколько стадий развития: племя – народность – нация. Последняя и определялась, как наивысшая форма этноса. Но при этом считалось, что далеко не все советские национальности достигли этой высшей ступени развития. Многие оставались на стадии народности. Некоторые из этносов Северного Кавказа и Средней Азии сохраняли и племенную структуру.

Белорусы считались одним из самых высокоразвитых этносов, достигших стадии нации (Карнейчык, Я.I. Беларуская нацыя: гістарычны нарыс / Я.I. Карнейчык. – Мінск, 1969). Однако советское понимание нации отличалось от западного. В отличие от западных, советские нации не были суверенными субъектами международных отношений, а находились в тесной взаимной связке, составляя единый советский народ.

Сам же советский народ был сообществом, которое нельзя свести ни к чисто гражданскому, ни к чисто этнокультурному типу. С одной стороны он был создан в результате акта договора нескольких республик об образовании СССР. Но в этом акте участвовали не отдельные граждане, а республики, как коллективные сообщества. То есть акт об образовании СССР был общественным договором, заключённым народами, а не гражданами-индивидами, как в случае западной гражданской нации. С другой стороны советский народ, оставаясь многонациональным, или выражаясь более современно, полиэтничным, имел достаточно выраженные черты культурно-исторической общности. Это выражалось например в характерном и для официоза, и для широких масс населения отношении к эмигрантам-"невозвращенцам", особенно выехавшим в капиталистические страны, как к предателям. При чисто гражданском понимании нации такое гиперэмоциональное отношение не имеет смысла: ведь эмиграция гражданина-индивида равносильна тому, что акционер забирает свой пакет акций из одного предприятия и вкладывает в другое. Культурно-исторический характер советского народа проявился и в том, с каким горьким чувством восприняло абсолютное большинство населения СССР распад этой державы. И в том, что уже в 1990-е годы численность идентифицировавших себя с советским народом не падала, а напротив – возрастала.

 

“Съезд граждан СССР” на “Русском марше” 2019 года в Москве

 

 

Советская этнографическая наука и официальная идеология так же подчёркивали определяющее значение общей истории и культуры в сложении советского народа, но считали его молодой общностью, сформировавшейся уже после 1917 года:

«историческая, социальная и интернациональная общность людей, имеющих единую территорию, экономику, социалистическую по содержанию культуру, союзное общенародное государство и общую цель — построение коммунизма; возникла … в результате социалистических преобразований и сближения трудящихся классов и слоёв, всех наций и народностей»

Советский народ / Калтахчян С. Т. // Большая советская энциклопедия: [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — М.: Советская энциклопедия, 1976. — Т. 24, кн. 1.

 

Однако есть основания предполагать гораздо более глубокие исторические корни советского народа. Деятели сложившегося в эмиграции философско-идеологического течения евразийцев, основываясь уже не на классовом, а на цивилизационном подходе, считали, что историческим предшественником советского народа была существующая уже несколько тысячелетий евразийская цивилизация, которую они противопоставляли цивилизации евроатлантической. Младшая генерация евразийцев с лёгкой руки Льва Гумилёва предпочитает называть эти большие культурно-исторические общности "суперэтносами". Предшественники евразийцев, поздние славянофилы Данилевский и Леонтьев, основываясь на подобном подходе, также считали Россию и Европу самостоятельными цивилизациями или "культурно-историческими типами" по выражению Данилевского.

В течение многих веков евразийская цивилизация не являла собой никакого политического единства. И только несколько последних столетий почти вся её территория была объединена в рамках Российской имперской, а потом и Советской союзной государственности. Это политическое объединение не могло не привести народы России к гораздо более значительной степени солидарности в сравнении с нациями Запада, никогда не имевшими общей государственности. Те же евразийцы считали, что "евразийская многонародная нация" сложилась уже задолго до образования СССР. Советская же национальная политика лишь усилила объединительные тенденции внутри этой нации.

От самого своего возникновения Республика Беларусь, её власть и лояльное ей большинство белорусских граждан соотносят себя прежде всего с этой большой культурно-исторической общностью, как её ни называть – советским народом, евразийской нацией или русской цивилизацией. Белорусский народ воспринимает сам себя не только, как нацию этнических белорусов, а шире – как осколок большого советского народа или как такую своеобразную версию советского народа в миниатюре. Именно в таком формате Беларусь презентуется на таком общегосударственном форуме, как регулярно проходящие фестивали национальных культур в Гродно – как многонациональный белорусский народ.

 

 

И когда официальная идеология и лояльные власти граждане говорят о важности национального единства, они под этим имеют в виду и этот свой белорусский советский народ в миниатюре, и огромное пространство народов русской цивилизации.

Однако эти представления разделяют не все граждане Республики Беларусь. Есть определённое меньшинство, воспринявшее идеологию белорусского национализма, в соответствии с которой белорусы это этническая нация, являющаяся частью Европы, то есть западной или евроатлантической цивилизации. По сути это означает, что в Республике Беларусь сосуществуют две этнические белорусские нации.

Парадокс в том, что эти нации имеют одно название, претендуют на одну и ту же территорию, на один, так сказать, человеческий материал, имеют общие культурные символы и даже почитают одних и тех же героев и исторических деятелей – Скорина, Калиновский, Купала, Короткевич. При этом их геополитические ориентации не просто различны, а противоположны и даже враждебны. Очевидно, что эти две нации просто обречены на конфликт. Вернее, этой обречённости возможно и не существовало бы, если отношения между Западом и Россией были бы мирными или хотя бы нейтральными. Но этот вариант в ближайшей перспективе невозможен.

А следовательно, не нужно бояться того, что уже произошло: бессмысленно пытаться предотвратить "раскол нации", который давно случился. Белорусский национализм и советская белорусская идентичность изначально формировались, как антагонисты.

Можно и нужно пытаться вернуть отдельных "сьвядомых" в лоно советско-белорусской нации и русской цивилизации. Но конфликт между враждебными национальными проектами, претендующими на одну территорию, может быть решён только победой одной из сторон, когда победитель продиктует побеждённому условия мира. Любые компромиссы и попытки "мирного сосуществования" здесь неуместны и бесперспективны.

 

Русскость: многообразие проявлений

Однако, этим конфликтом прозападных и прорусских белорусов угрозы нашему национальному единству не исчерпываются. Есть и другие потенциально слабые места. Пока они намечаются только пунктиром. Но любое слабое звено в нашем национальном сознании может стать объектом ударов геополитического противника, как это неоднократно и происходило и в 2020 году, и в 1991-м, и ранее.

Один из таких потенциальных очагов конфликта уже сейчас становится заметным. Пока он не выходит за рамки дискуссий в социальных сетях между сторонниками разных версий белорусской идентичности – назовём их условно советской и досоветской.

Именно сторонники второй последнее время отметились крикливыми кампаниями против публичного использования исторических форм белорусской латинской графики – "лацінкі", против по большей части надуманных случаев дискриминации русского языка, и даже за отмену обязательного изучения белорусского языка в школе. Из этого лагеря доносятся призывы отменить равенство двух государственных языков, в том числе и через оригинальную трактовку итогов референдума 1995 года, в соответствие с которой белорусы тогда проголосовали якобы только за государственный статус русского языка. При общении с носителями этих настроений создаётся стойкое впечатление, что и белорусская государственность ими воспринимается, как некое историческое недоразумение, но они опасаются артикулировать эту мысль слишком открыто, особенно после прошедших несколько лет назад судебных процессов над так называемыми "пророссийскими" блогерами.

Источник подобных настроений можно усматривать в дореволюционной концепции "триединого русского народа", трактовавшей белорусов и украинцев, как части русского этноса и отрицавшей их этническую самостоятельность. Во времена СССР эти настроения были несколько приглушены советским идеологическим прессингом, но не были окончательно вытеснены из коллективного сознания.

С переходом к более плюралистической политической системе они активизировались. Свою роль в этом сыграло и то, что эта дореволюционная концепция последнее время довольно активно популяризируется некоторыми политическими кругами России. В их подаче белорусская государственность рисуется эдаким странным и нежелательным историческим недоразумением, а белорусская этническая нация – "искусственно созданной большевиками".

Тут надо отметить, что в современных теориях формирования наций преобладает так называемый "конструктивистский" подход, в соответствии с которым все нации так или иначе являются "искусственными", ну или по крайней мере несут в себе значительный элемент целенаправленного "конструирования", то есть "искусственности". Сравнительно небольшие этнические общности типа родовых и племенных структур, в которых практически все друг друга знают непосредственно и поэтому могут считаться "естественными", представляя собой нечто вроде разросшихся семей. Но члены более крупных общностей в несколько миллионов человек по определению не могут быть знакомы друг с другом, а значит их принадлежность к этой общности может быть только воображаемой, то есть в какой-то мере "искусственной".

В свете теории нации, как "воображаемого сообщества", у её истоков стоит некая творческая сила или социальный субъект – группа интеллектуалов, культурных деятелей, придумывающая образ или проект будущей нации. В этом смысле идеологема "триединого русского народа", родившаяся в тиши петербургских кабинетов и шуме аристократических салонов – тоже национальный проект, ничуть не менее "искусственный", чем советская идеологема "трёх братских славянских народов".

А суждено ли тому или иному проекту интеллектуалов воплотиться в реальность или нет – это зависит от результатов его взаимодействия с "человеческим материалом", то есть от коллективной воли народных масс.

Современный писатель Олег Маркеев рисует такую картину взаимодействия политических проектов и народной стихии:

«масса не способна порождать пирамиды власти. Их жестокая иерархия и законченность были чужды её аморфной природе. Правители России всегда приносили идею пирамиды извне, очарованные порядком и благолепием заморских стран. Но не они, а сама масса решала: обволочь ли её животворной слизью, напитать до вершины живительными соками или отвергнуть, позволив жить самой по себе, чтобы нежданно-негаданно развалить эту пирамиду одним мощным толчком клокочущей энергией утробы. Вопрос лишь времени и долготерпения массы… Масса только с высоты пирамиды кажется киселём. Внутри она таит жёсткую кристаллическую решётку, из которой куёт стержни, прошивающие очередную привнесённую из-за рубежа пирамиду власти, и только эти стержни дают пирамиде устойчивость и целостность. Стоит изъять их – и уже ничто не спасёт государственную пирамиду от краха».

 

Советские проекты этническoй идентичности белорусов и украинцев и русский "триединый" национализм прошли испытание не только взаимодействием с народной стихией, но и конфликтом друг с другом, вылившимся в революцию и гражданскую войну. Советская идентичность вышла победительницей, доказав свою бóльшую силу и жизнеспособность.

Более жизнеспособной показала себя и вся в целом национальная политика большевиков, опиравшаяся на тяготение населения "инородческих окраин" империи Романовых к формированию особых этнических наций. Это тяготение ясно выразилось в итогах выборов 1917 года в Учредительное собрание, когда во многих провинциях бывшей империи победили национал-автономистские и даже сепаратистские политические силы. В частности в так называемых "малороссийских" губерниях победили националистические партии, требовавшие создания украинской государственности, "украинизации" образования и официального делопроизводства. А это значит, что такие настроения появились и стали массовыми среди "малороссов" уже давно, задолго до появления большевиков и их "подрывной" доктрины "права наций на самоопределение".

 

 

Однако, большевики, столкнувшись с фактом массовости таких настроений, не могли их игнорировать и, будучи реалистами в политике, они просто обязаны были попытаться "приручить" эти "окраинные" национальные движения, втянуть по крайней мере наиболее договороспособные из них в орбиту обновлённой общерусской государственности.

Однако и противникам большевиков, сторонникам русского национализма в его "белогвардейской" версии при столкновении с суровой реальностью приходилось значительно корректировать свои изначальные принципы "единой и неделимой России" и "триединой русской нации". Например, правительство Деникина в 1919 году признало все сепаратистские режимы, возникшие на обломках бывшей империи Романовых, включая и националистические правительства в Белоруссии и Украине. Мало того, деникинцы ещё и обязались вступать в договорные отношения с этими сепаратистами только через посредничество своих "западных партнёров" – англичан и французов!

Как бы там ни было, а советская белорусская нация доказала свою жизнеспособность и своё право на существование, являясь ничуть не более "искусственной", чем проигравший ей историческое соревнование русский "белый" национализм. Именно она стала тем связующим элементом, позволившим удержаться на плаву в годы постсоветского лихолетья, создать жизнеспособный государственный организм, успешно выдержавший все удары коллективного Запада и его агентов в российских элитах.

Однако, сила и исключительная жизнеспособность белорусской советской нации отнюдь не означает, подавления всех иных этнических идентичностей. Напротив, суть советской национальной политики и состояла в том, что сильные, развитые народы, "старшие братья", помогали отставшим "младшим", подтягивая их экономический и образовательный уровень.

Белорусский народ, как уже было отмечено выше, не сводится к этнической нации, а является советским многонациональным народом в миниатюре, объединяя вокруг белорусского этнического ядра множество разных этнокультурных групп. Иначе эту исторически сложившуюся в Белоруссии культурную общность можно определить, как локальную цивилизацию в рамках большой цивилизации "Русского мира".

При условии лояльности к большой русской цивилизации и к её местным региональным ипостасям, во всём остальном любые этнокультурные идентичности вольны развиваться по своему собственному выбору. В том числе и если кто-то из белорусов не желает быть белорусом, а хочет быть "просто русским", то это его сугубо личное дело. Так же и если некая часть белорусов воспринимает свою белорусскость не как особую национальную идентичность, а как проявление "триединой русской нации", то опять-таки это их законное право, при условии, что они не будут пытаться навязывать эту свою идентичность всем в качестве общеобязательной.

В отличие от являющегося цивилизационным, а значит неснимаемым, конфликта с прозападным белорусским национализмом, противостояние между разными версиями русской идентичности внутри русской цивилизации является надуманным и вредным. Русь велика и обильна, и места под её материнским крылом хватит всем её детям. При условии взаимоуважения к идентичности и выбору друг друга.